Салман Рушди снова преподал нам глубокий урок: великая литература всегда будет вопросом жизни и смерти.
Салман Рушди всегда больше всего боялся этого: фестивальная толпа, беззащитный писатель на сцене, гул зрительского ожидания, а затем ужасающее вторжение бессмысленной средневековой ярости.
С тех пор, как фетва аятоллы Хомейни приговорила его к смертной казни в день святого Валентина 1989 года, Рушди жил в страхе перед жестоким исламистским возмездием. Но со временем он вел себя с таким мужеством и благородством, что литературный мир забыл об убийственном безумии, вызванном его романом «Сатанинские стихи».
Как описано в мемуарах Рушди о фетве Джозефа Антона, это стало дестабилизирующим опытом, который заставил писателя скрыться с группой офицеров специального отдела, вооруженных пистолетами-пулеметами. Этот эпизод сочетал в себе ужас, скуку и фарс, Джека Хиггинса скрестили с Томом Шарпом. Однажды опекуны предложили ему парик, в котором, по его признанию, он выглядел нелепо. Этот недолгий эксперимент подошел к концу после его первого выхода в новой маскировке на лондонскую улицу. Когда он выходил из машины, как он однажды сказал мне, были взгляды и комментарии: «Вот Салман Рушди в парике».
Рушди всегда был общительным митрополитом. Теперь он находился в одиночной камере. «Странно, когда за твою голову назначена цена, — сказал он одному интервьюеру, беспокоясь о том, что его забрали. «Я устал от того, что меня окружают, — сказал он. Он утверждал, что есть разница между сокрытием кого-то и его защитой. Некоторое время казалось, что он приговорен к пожизненному заключению. В этой невыносимой ситуации его вновь обретенное мужество проявлялось в ироническом пренебрежении, с которым он отвергал угрозы своей жизни. Как только он смог обосноваться в США, он смог вернуться к почти обычному существованию.
Рушди стал президентом ПЕН-клуба [всемирной ассоциации писателей] и взял на себя роль поборника свободы мысли и свободы слова. С каким-то сухим стоицизмом, незапятнанным жалостью к себе, смешивая английское и индийское хладнокровие, он говорил: «Я живу своей жизнью» — характерно дерзкое отстаивание своего права, как он иногда выражается, «на говорить вещи».
С тех пор, как он родился в Мумбаи в 1947 году, Рушди говорил всякую ерунду, причем в центре разговора был он сам. Совпадение его рождения и национальной независимости породило семейную шутку: забудьте Ганди или Неру, это малыш Салман вытеснил британцев.
«Дети полуночи», вдохновленные независимостью Индии, остаются шедевром магического реализма, широко признанным поворотным моментом в переделке английского романа конца 20 века. Изучая опыт собственной жизни, он всегда утверждал, что нет ничего запретного.
За такое мужество приходится платить, которая в пятницу стала ужасающе очевидной. Угроза, которую героический акт силы воли Рушди, казалось, нейтрализовал, сломала иллюзию нормальности, как нож сквозь шелк.
Когда я услышал новость об этом ужасном нападении, ко мне вернулись воспоминания о насилии вокруг «Сатанинских стихов». 12 человек, погибших во время беспорядков в Мумбаи, и шестеро, убитых во время беспорядков в Исламабаде; книги сожжены, а книжные магазины взорваны. В 1991 году японский переводчик романа был зарезан, а его итальянский переводчик тяжело ранен. В октябре 1993 года в норвежского издателя романа Уильяма Найгаарда трижды выстрелили возле его дома в Осло, и он получил серьезные ранения.
И снова Салман Рушди преподал нам глубокий урок о жизни и искусстве. Для эпохи, которая до предела монетизировала творческие усилия, есть что-то архетипическое в признании того, что великая литература всегда будет вопросом жизни и смерти.
Роберт Маккрам — бывший помощник редактора и литературный редактор The Observer.
Салман Рушди всегда больше всего боялся этого: фестивальная толпа, беззащитный писатель на сцене, гул зрительского ожидания, а затем ужасающее вторжение бессмысленной средневековой ярости.
С тех пор, как фетва аятоллы Хомейни приговорила его к смертной казни в день святого Валентина 1989 года, Рушди жил в страхе перед жестоким исламистским возмездием. Но со временем он вел себя с таким мужеством и благородством, что литературный мир забыл об убийственном безумии, вызванном его романом «Сатанинские стихи».
Как описано в мемуарах Рушди о фетве Джозефа Антона, это стало дестабилизирующим опытом, который заставил писателя скрыться с группой офицеров специального отдела, вооруженных пистолетами-пулеметами. Этот эпизод сочетал в себе ужас, скуку и фарс, Джека Хиггинса скрестили с Томом Шарпом. Однажды опекуны предложили ему парик, в котором, по его признанию, он выглядел нелепо. Этот недолгий эксперимент подошел к концу после его первого выхода в новой маскировке на лондонскую улицу. Когда он выходил из машины, как он однажды сказал мне, были взгляды и комментарии: «Вот Салман Рушди в парике».
Рушди всегда был общительным митрополитом. Теперь он находился в одиночной камере. «Странно, когда за твою голову назначена цена, — сказал он одному интервьюеру, беспокоясь о том, что его забрали. «Я устал от того, что меня окружают, — сказал он. Он утверждал, что есть разница между сокрытием кого-то и его защитой. Некоторое время казалось, что он приговорен к пожизненному заключению. В этой невыносимой ситуации его вновь обретенное мужество проявлялось в ироническом пренебрежении, с которым он отвергал угрозы своей жизни. Как только он смог обосноваться в США, он смог вернуться к почти обычному существованию.
Рушди стал президентом ПЕН-клуба [всемирной ассоциации писателей] и взял на себя роль поборника свободы мысли и свободы слова. С каким-то сухим стоицизмом, незапятнанным жалостью к себе, смешивая английское и индийское хладнокровие, он говорил: «Я живу своей жизнью» — характерно дерзкое отстаивание своего права, как он иногда выражается, «на говорить вещи».
С тех пор, как он родился в Мумбаи в 1947 году, Рушди говорил всякую ерунду, причем в центре разговора был он сам. Совпадение его рождения и национальной независимости породило семейную шутку: забудьте Ганди или Неру, это малыш Салман вытеснил британцев.
«Дети полуночи», вдохновленные независимостью Индии, остаются шедевром магического реализма, широко признанным поворотным моментом в переделке английского романа конца 20 века. Изучая опыт собственной жизни, он всегда утверждал, что нет ничего запретного.
За такое мужество приходится платить, которая в пятницу стала ужасающе очевидной. Угроза, которую героический акт силы воли Рушди, казалось, нейтрализовал, сломала иллюзию нормальности, как нож сквозь шелк.
Когда я услышал новость об этом ужасном нападении, ко мне вернулись воспоминания о насилии вокруг «Сатанинских стихов». 12 человек, погибших во время беспорядков в Мумбаи, и шестеро, убитых во время беспорядков в Исламабаде; книги сожжены, а книжные магазины взорваны. В 1991 году японский переводчик романа был зарезан, а его итальянский переводчик тяжело ранен. В октябре 1993 года в норвежского издателя романа Уильяма Найгаарда трижды выстрелили возле его дома в Осло, и он получил серьезные ранения.
И снова Салман Рушди преподал нам глубокий урок о жизни и искусстве. Для эпохи, которая до предела монетизировала творческие усилия, есть что-то архетипическое в признании того, что великая литература всегда будет вопросом жизни и смерти.
Роберт Маккрам — бывший помощник редактора и литературный редактор The Observer.